Liebe

Крутила сегодня в очередной раз роллы, потому что сотрудница огорошила подаренным ей пакетом корейских водорослей, которые ей самой некуда употребить. Водоросли оказались, во-первых, нарезанными поштучно так, что заворачивать колбаски неудобно, во-вторых, слишком блестящими, в-третьих - слишком тонкими по сравнению с теми, которые можно тут купить. Купленные вчера авокадо горчили и были слишком твердыми. Крабовые палочки - сносными, но неправильными. А, и рис, в который я строго по рецепту в книге, подаренной близкой подругой триста лет назад (и которая, увы, полгода уже не звонит), добавила слишком мало уксусного соуса, подгорел. Может, дело в белом зинфанделе, заменившем мне белое вино из рецепта, хотя он вообще-то розовый. Зинфандель этот меня, кстати, тоже не устраивает! Он, конечно, приятный компотик (в лучшем смысле этого слова), но айсвайну не чета, а о них пишут как о взаимозаменяемых, фактически. С другой подругой мы, я чувствую, так и не сходим сегодня на Петера Линдберга, хотя договаривались железно. Типа.

Осталось сломать ноготь и развить из этого драму, и я даже, наверно, смогла бы! Если бы для удобства не стригла их так коротко.

Первая ящерица - подсвечник и один из первых пробных кадров на мой пятилетний фотоаппарат. Вторая - память о том, как мы с мамой по моей вине застряли на Везувии: я, поглядывая на часы, делала на ходу свои привычные миллион двести пятьдесят снимков, в то время как мама в отчаянии подгоняла меня спешить, а то автобус уедет без нас. И он таки уехал. Ящерицу я сняла, пока мы нервно (влезем - не влезем?) ждали следующий.